Пункт четвертый стратегического плана развития страны (План Путина) звучит так: «Становление институтов гражданского общества, стимулирование социальной мобильности и активности, поддержка общественных инициатив. Каждый должен иметь возможности для реализации своего потенциала, для защиты своих законных интересов, в том числе посредством эффективных судебных механизмов». Давайте в плане дискуссии по просьбам наших читателей задумаемся, что на самом деле это означает и для чего требуется?
В нашем обыденном сознании понятие «гражданское общество», наверное, одно из самых запутанных и противоречивых. С одной стороны, сбивает с толку традиционное переплетение двух его аспектов — социального и политического, с другой — именно в России, как ни в какой другой стране, слову «гражданин» придавался особенный, официально-бюрократический смысл, вызывавший зачастую не самые приятные ассоциации (вспомним хотя бы сакраментальное «гражданин начальник»). Возможно, именно поэтому Иосиф Сталин в 1941 году обратился к россиянам не «Граждане!», как это практиковалось во Франции времен Великой Французской революции или в России времен «Великой Октябрьской», а «Соотечественники!».
У «отца народов» мог быть и иной безошибочный резон. Одно из главных отличий тоталитарного режима заключается в полной невозможности существования при нем «гражданского общества». Уже хотя бы по его определению как «совокупности социальных образований (групп, коллективов), объединенных специфическими интересами (экономическими, этническими, культурными и т.д.), реализуемых вне сферы деятельности государства и позволяющих контролировать действия государственной машины» (Википедия). При Сталине подобные «совокупности» могли иметь место только как «троцкистско-зиновьевский блок», «шахтинское дело», «заговор Тухачевского» и др. с соответствующими оргвыводами. А значит — какие уж тут «граждане», тем более – «гражданское общество».
Времена меняются, но «традиции» остаются. В 90-х годах прошлого века в перестроечной России попытались заменить слово «товарищ» словом «господин». Ничего не получилось. Прижилось одно слово «брат» с криминально-уличным подтекстом. Точно так же в более высоких сферах, где властвовали общепризнанные правозащитники и политики прозападного толка, попытка ввести в повседневный оборот непривычное для слуха простых россиян словосочетание «гражданское общество» (civil society) потерпело фиаско. Действительно, «гражданское» – это какое? Невоенное, что ли? Или антисоветское, антигосударственное? Последнее – «диссидентское» – понимание кое-как прижилось в глубинах дремучего национального подсознания. Тем более, что невольно создало антитезу расхожему со времен большевиков понятию «народное».
Между тем, гражданское общество, как его привыкли понимать сегодня в цивилизованном мире, – это не столько лозунг для оппозиции, не некий священный идеал, из-за которого стоит карабкаться на баррикады, сколько соблюдение банальных договоренностей, в соответствии с которыми проводится раздел полномочий между гражданами и государством. То есть, к примеру, никакая «кухарка» не может быть допущена к командованию центром запуска стратегических ракет, и в то же время власть обязана считаться с ее мнением по поводу методов ведения домашнего хозяйства, воспитания детей или диеты для домашних любимцев.
Эти принципы порой нарушаются. И тогда на улицы выходят разгневанные обыватели, обвешанные листовками и плакатами.
В России, сетуют на Западе, ничего подобного пока нет. Да, действительно, у нас не находят поддержки демонстрации в защиту геев и прочих секс-меньшинств, не прижились гражданские акции со сжиганием чучела президента страны или национального флага в знак протеста против притеснения перманентно независимой Грузии или на худой случай Буркина-Фасо. Разогнали «марши несогласных»? Так ведь и в демократической Европе не стесняются применять дубинки против антиглобалистов и распоясавшихся экстремистов из эмигрантских диаспор...
Автора этих строк почти наверняка не поймут те, для кого слова «демократия», «гражданское общество» имеют почти священное значение. Они «сохранили свои идеалы» и готовы в любой момент, в любой ситуации ругать все, что им не соответствует. Приведем красноречивую цитату по этому поводу. «Вообще, есть такая русская проблема – по любому поводу говорить «ужас, ужас, ужас», – сообщила Татьяна Ворожейкина на обсуждении книги известного экономиста, президента института национального проекта «Общественный договор», члена Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека, зав. кафедрой прикладной институциональной экономики Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, профессора Александра Александровича Аузана «Договор-2008». – Как можно узнать людей, которые хотят что-то делать? Они перестают браниться. Люди, которые начали что-то делать, что угодно, в любом режиме, необязательно в одобряемом мной, затихают и перестают браниться. По этому признаку узнаешь, что человек перешел в другой режим».
В этой связи нам кажется, что План Путина, ратующий за становление институтов гражданского общества, рассчитан на людей, перешедших именно в другой «режим». Способных, к примеру, в моральной схватке отстоять гражданские права невинного человека, как в нашумевшем фильме «12» Никиты Михалкова. Или не киношный пример — акция протеста водителей, поддержавших своего коллегу Олега Щербинского, на которого пытались повесить вину за ДТП, ставшее причиной гибели губернатора Алтайского края Михаила Евдокимова.
Собственно, при всех «но» России нельзя отказать в историческом тяготении (пусть не всюду, и не всегда) к гражданским институтам. В конце концов в нашей истории была и русская община, и новгородское вече, и казачья вольница, и более близкие к нам по времени примеры брежневской авторитарной эпохи: от КСП до посиделок на кухнях и Самиздата. Сформированный тогда «социальный капитал» – основной продукт жизнедеятельности гражданского общества, позволил позже не провалиться в хаос переходного времени, остановить путчистов и затормозить танки перед Белым Домом. Другое дело, что этот социальный капитал, наработанный еще «шестидесятниками», почти дотла сгорел в последующее десятилетие тотальной девальвации идей и всеобщего размена ценностей. В итоге, как написал Булат Окуджава:
Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.
Согласно Плану Путина «царство» пора восстанавливать. И для этого требуется не только усилить госвлияние везде и повсюду. По замыслу авторов Плана необходима также свободная инициатива граждан. Ибо не в силах власть, принявшая вызов глобализированного постмодернистского мирового содружества во главе с США, взявшая курс на модернизацию национальной экономики, размениваться на каждое ЧП «на соседней улице». Для этого есть нормальные люди, граждане, способные принять на себя ответственность за свои и своих ближних законные права и благосостояние.
Впрочем, россиян не надо учить гражданской демократии. Когда речь идет об их реальных интересах, к примеру, праве на крышу над головой, выйдут и против лужковских бульдозеров, как в Москве. Объединятся в союзы «обманутых». Научатся (уже научились!) судиться и выигрывать суды в самых высоких инстанциях, вплоть до Брюсселя.
Каким же должен быть стратегический процесс становления в России институтов гражданского общества? На недавнем «круглом столе» в ростовском «Интерфаксе» прозвучала такая идея: государство должно не столько помогать «третьему сектору» материально, сколько объяснять людям, что они что-то умеют делать лучше, чем власть, к которой они обращаются с просьбой это сделать. «Тут, кажется, единственный способ, — хоть это и не очень красиво звучит, — тыкать граждан носом в их собственные достижения, – говорит профессор А. Аузан. – Показывать: вы это сделали и это сделали, и это сделали — а все вместе называется совершенно по-другому. У вас нету слов, которые позволили бы это обозначить — мы вам скажем, как это называется». А именно — гражданское общество...
Подпишитесь на наши группы в соцсетях Вконтакте, Одноклассники.
